Страница Дмитрия Арещенкова ВКонтакте

«Самоучка улыбается чуть плутовато и весьма торжественно. – Вот и я вовсе так не считаю. Я думаю: в поисках смысла жизни незачем ходить так далеко. – Вот как? – Цель у жизни есть, мсье, цель есть… есть люди. Верно, я совсем забыл, что он гуманист. «Есть люди…» Ну что ж, этот слюнтяй нарисовал свой исчерпывающий автопортрет, только он не умеет выразить свою мысль словами. Спору нет, в его глазах душа, она так и льется через край, – да только одной души тут мало. Мимика Самоучки еще не так отработана, его любовь к людям наивна и первозданна – это гуманист‑провинциал. – Люди, – говорю я ему, – люди… Не похоже, однако, что вы ими особенно интересуетесь. Вы всегда один, всегда сидите уткнувшись в книгу. Самоучка хлопает в ладоши и проказливо хихикает. – Вы ошибаетесь. Ах, мсье, позвольте вам сказать: вы ошибаетесь, и еще как! Я только что говорил вам о том, что оказался в плену в Германии. Там все и началось... В концентрационном лагере я научился верить в людей. – Они мужественно переносили свою участь? – Да, – неопределенно соглашается он. – И это тоже. Но я имел в виду другое... Не знаю, сумею ли я вам объяснить, мсье. Все эти люди находились рядом с тобой, ты их едва различал, но чувствовал, как они сдавливают тебя, слышал, как они дышат… Как‑то раз теснота в нем была такая, что я чуть не задохнулся, и вдруг меня захлестнула неимоверная радость, я едва не упал в обморок – я почувствовал, что люблю этих людей, как братьев, я хотел их всех обнять. С тех пор каждый раз, оказавшись в этом сарае, я испытывал такую же радость. – Вы, должно быть, часто сожалели о той жизни? – Да, мсье. В 1919 году. В тот год меня освободили из плена. Я провел мучительные месяцы. Я не знал, чем заняться, я чахнул. Всюду, где я видел сборище людей, я старался затесаться в толпу. Но я нашел свой путь. ... – Ну и хорошо, – говорю я. – Ну и прекрасно. – Я знал, что вы меня одобрите, мсье. Да и как можно осудить того, кто говорит вам: я распорядился своей жизнью так‑то и так‑то и теперь совершенно счастлив? – Вот как! – говорю я. – Ну, раз вы счастливы… – Счастлив? – Взгляд его тяготит меня, он поднял веки и уставился на меня в упор. – Судите сами, мсье. Прежде чем принять это решение, я чувствовал такое отчаянное одиночество, что хотел было покончить с собой. Удержала меня мысль, что моя смерть не опечалит никого, никого на свете и в смерти я окажусь еще более одиноким, чем в жизни. А теперь, мсье, я больше не одинок. – Вот как! У вас много знакомых? – спрашиваю я. Он улыбается, и мне тотчас становится ясно, сколь я наивен. – Я имею в виду, что я больше не чувствую себя одиноким. Но само собой, мсье, для этого нет необходимости с кем‑то встречаться. Разве в выборе друзей обязательно стеснять себя такими узкими рамками? Мои друзья – все человечество. Когда утром я иду на службу, в свою контору, впереди меня, позади меня другие люди тоже спешат на службу. Я их вижу, будь я посмелее, я бы им улыбался, я думаю о том, что я социалист, что все они – цель моей жизни, моих усилий, но пока еще они этого не знают. Для меня это праздник, мсье. – На мой взгляд, – говорю я Самоучке, – людей так же невозможно ненавидеть, как невозможно их любить. Самоучка смотрит на меня отдаленным, покровительственным взглядом. И шепчет, словно не отдавая себе в этом отчета: – Их надо любить, их надо любить… » - "Тошнота" Жан-Поль Сартр

"Тошнота" Жан-Поль Сартр, "Бремя страстей человеческих" Сомерсет Моэм, "Мы" Замятин, "Механическое пианино" Курт Воннегут, "Три товарища" Эрих Мария Ремарк, "Заводной апельсин", "1985" Энтони Бёрджесс, "Не отпускай меня" Кадзуо Исигуро, "Игра в бисер"и "Демиан" Герман Гессе

Очень разная

«Наше сознание - это именно то живое, а может быть, и священное, что есть в каждом из нас. Всё остальное в нас - мёртвая механика.» - "Завтрак для чемпионов";

«В глубине что-то в нас такое осталось: страх перед окружающим миром и, как бы мы себя за это не презирали, неспособность отпустить друг друга окончательно.» - "Не отпускай меня";

«Поскольку семья оригинал того, чего государство пытается создать гротескно раздутую копию, а потому лучше было бы, чтобы семья сама уничтожила себя. Низведение любви до сексуального акта, а после - до беспорядочной последовательности сексуальных актов своим следствием имеет низведение сексуальных партнёров до роли объектов. Тогда становится проще ко всем людям относиться как к объектам, на которые мы можем распылять те эмоции, какие в данный момент требуются. Объект не имеет индивидуальности: это обобщённое существительное.» - "1985";

«- А что вы имеете против машин?
- Они рабы.
- Ну, так в чём же дело? Машины ведь не люди. Они прекрасно могут работать.
- Но ведь они к тому же еще и соревнуются в этом с людьми.
- Это же очень здорово.
- Каждый, кто вступает в соревнование с рабом, сам раб.
...
И люди вдруг обнаруживают, что всё большее и большее количество прежних ценностей уже не годится для жизни, потому что машины именно таким образом изменяют мир. И у людей нет иного выбора, как превратиться самим во второсортные машины или стать слугами этих машин.» - "Механическое пианино".